Дмитрий Глуховский - Метро 2035

– Значит, ты теперь вернешься?

Ровно так произнесла это; как будто изнутри она такая же, как снаружи. Как будто лицо у нее из фарфора, а в спине заводной ключ.

У Артема спина взопрела.

Есть какие-то вещи, которых научаешься не бояться. А вот от разговоров таких он не успел привиться. Шагал и про себя считал молчаливые шаги; и заодно получался счетчик неловкости, трусости и несчастья.

– Твой отец вот предлагает. Жетон обратно отдал.

– Я про нас.

– Ну… Если я приму его предложение… А я принял. То мне будет… Некуда… Не на ВДНХ же. Я буду тут. Казарма. Сегодня вот операция какая-то, меня посылают. И…

– При чем тут это. Хватит.

– Слушай. Я не… Не вижу. Как. Как мы бы снова.

– Я хочу, чтобы ты вернулся.

Она все так – спокойно, твердо, негромко. Лицо безмятежное. Негде на станции Арбатская поговорить двум людям. Среди чужих людей лучше, чем через стенку от своих. Толпа глушит сигнал, в толпе по душам можно.

– У нас не получилось. Аня. У нас с тобой не вышло.

– У нас не получалось. И что?

– И все.

– И все? Ты сдался?

– Нет. Дело не в этом.

– Значит, ты и не хотел? Ты просто сбежал? Воспользовался идиотским поводом и сбежал.

– Я…

– Я говорю тебе: ты мне нужен. Ты мне нужен, Артем. Ты понимаешь, чего мне это стоит? Мне? Чего – мне – стоит – такое – сказать?

– Это не склеить.

– Чего не склеить?

– Нашей с тобой истории. В ней все неправильно случилось. То, это… Все. Слишком много ошибок.

– И ты просто удираешь. Слишком много ошибок, я, пожалуй, пойду. Так?

– Не так.

– Так. А я, наверное, должна была подумать: а, ну если он уходит, то и ладушки. Тут уже ничего не склеить, кажется. Так же?

– Не так! Что ты… Я не собираюсь об этом при людях говорить.

– Да? Так ты же меня сам вывел прогуляться. Ты же стратег.

– Хватит.

– Или вот как. Я же гордячка, ты знаешь, я тебе это и сама говорила. И ты, наверное, решил – ну не будет же она унижаться, если я просто сбегу от нее, не попрощавшись? Да она скорее удавится, чем приползет выяснять, почему я ее бросил.

– Я тебя не бросал!

– Ты удрал.

– Аня. Ну ты, правда, зачем все это? Что ты как баба-то?

– Ты же не баба, Ань. Ты же мужик! Ты же братик мой по оружию! Ты же Летяга с сиськами!

– Пожалуйста.

– Говори. Говори мне: у нас все кончено, Аня. В лицо мне говори, хватит канючить. И объясняй, почему.

– Потому что у нас все равно ничего не выйдет. Потому что все было не так.

– Зато ты как баба. Ты можешь конкретней? Что не так? Что мой отец был твоим командиром? Что он был против нашего брака? Что ты комплексовал? Что ты в него был влюблен больше, чем в меня? Что он считал тебя сумасшедшим? Что ты все время себя с ним сравнивал? Что он был настоящий герой и спаситель родины? Что ты хотел сначала им стать? Что не мог просто быть со мной?

– Замолчи.

– Почему? Ты же не можешь все это вслух сказать. Давай, я за тебя. Кто-то же должен.

– Потому что я тебя не люблю. Потому что я тебя разлюбил. Потому что – да, я не знал, как тебе это сказать.

– Потому что ты меня боишься.

– Нет!

– Потому что ты боишься моего отца.

– Да иди ты! Иди ты на хер просто! И все!

– Люди на тебя оборачиваются. Неловкость.

– У меня есть другая.

– А, так вот что ты нашел. Искал и нашел. Ну и сказал бы. Аня, сказал бы ты, я просто не там искал. Наверху вот не было никого, а внизу за неделю нашлось.

– Давай. Упражняйся. Ты на мне весь год проупражнялась. Ты же не верила мне никогда, ни мне, ни в меня. Как и папашка твой. Он меня тоже шизанутым называл. До сегодняшнего дня. Вся в него!

– Я на маму похожа.

– Ты похожа на папу.

Аня остановилась. Люди спотыкались о них, чертыхались, пялились на Анины стати, забывали досаду и бурлили себе дальше. Очень были заняты своими подземными делами, как будто ничего, кроме метро, в мире не было.

– Давай выпьем.

– Я бы… Я поспал бы. Перед операцией.

– Ты мне должен. Так что заткнись и пойдем.

Он и сам уже понял: должен. Должен именно перед этой операцией. Перед тем, как наконец сделать что-нибудь осмысленное. Ей должен больше, чем кому-либо другому.

Отыскали в переходе какой-то интеллигентский притон, опустились на набитые мешки, задернули занавеску. Как будто одни остались.

– Как ты здесь оказалась?

– Он за мной послал. Просил передать, что ты меня от себя освободил. Отличный способ расстаться: передать через отца и двух вооруженных кретинов.

– Я не хотел так…

– Мужественный ты человек, Артем. Уважаю.

– Я говно, ладно, принято. Но теперь-то что?! Теперь ведь ты вернулась к своему идеальному папуле! А? Все! Ура! Зачем мне мозги жрать?!

– Ты кретин все же.

– Принято: говно и кретин.

– А ты не спрашивал себя, зачем я вообще за тобой на ВДНХ ушла? Что я в тебе нашла, себя не спрашивал? Там весь Орден, вся стая этих кобелей за мной по пятам ходила, герой на герое, все под хвостом понюхать норовили, слюни пускали. Включая, между прочим, и Хантера твоего! Почему ты?

– Спрашивал.

– А я, может, не хотела героя! Не нужен был мне психопат, не нужен муж, который человеку голову ножом отпиливает и даже не прищурится, когда кровь захлещет! Мне – не нужен! Не нужен такой муж, как мой отец! Понятно? Я хотела хорошего, доброго, нормального! Человека! Такого, как ты. Как ты был. Который изо всех сил старается людей не убивать. И чтобы дети от него родились такие. Добрые.

– Под землей такие мрут.

– Под землей любые мрут. И что? Не рожать?

– Не рожать, значит.

– Жить-то ты когда собирался? Со мной – жить?

Пили не чокаясь. Артем сделал долгий глоток. Пустой желудок сразу впитал. Подогрел кровь, крутанул глобус.

– Я не могу жить, Ань. Я больше не умею.

– А кто тогда?

– Отец тебе подберет кого-нибудь. Кого-нибудь достойного. Не шизанутого.

– Ты кретин? Ты слушаешь меня вообще? Или только себя? Кого мне отец подберет? Он меня до тринадцати лет сам в душе мыл! До тринадцати! Ты понимаешь?! Я от него – от него! – сбежала! К тебе! Чтобы жить нормально! Чтобы жить! А ты им хочешь стать! Им, Хантером, не знаю кем!

– Я не… Черт. Мне это надо слышать?

– А что? Боишься расчувствоваться? Боишься, что придется забирать меня?

– Нет. Да…

– Тогда еще послушай: что с моей мамой случилось?

– Умерла. Болела. Ты маленькой была.

– Отравилась паленой водкой. Пила, потому что он бил ее через день. Такое тебе как? А? Как тебе такой папа-герой?